В прежние, безвозвратно минувшие времена, была когда-то страна, под синевою неба расцветшая. Красою всей Великой Степи являлась она множество веков, в сердцах людей великолепием сверкая. Имя той страны, в Тэнгри пребывающей, было Канг, исполненный благополучия. Искусными ремёслами славилась она, а поля её, обласканной покровительством Хумай сияющей, были зелены, и давали урожаи щедрые. Бессчётны были стада тучные скота, и табуны коней золотогривых, в вольных лугах резвящихся. Чисты и свежи были её ласковые реки, радующие путешественников прохладою своей живительной. Жители же Канга счастливы были в благоденствии, и звались гордо башняками… Но излишнее благополучие лишает воли свершений. Стремление к покою и изнеженности способно размягчить сердца и достойнейших из людей. Тэнгри, создатель небесный, не пожелал этого детям своим башнякам, и лишил он страну их благоденствия и изобилия. И пожелтели поля Канга, сжигаемые солнца беспощадным жаром, и бесплодны и сухи стали; поредели изрядно стада, предвещая жестокое бедствие голода; а у рубежей дальних, со стороны восхода, появились орды вражеские, прознавшие об ослаблении державы этой великой, утратившей величие не вследствие слабости правителей или утраты отваги жителями, а вследствие воли Тэнгри всезнающего. И не стало чудесной страны Канг: – следы подков блистающих заметены песками горячими… Но велик Тэнгри в мудрости своей безграничной. То, что казалось карой небесной последним жителям Канга, вынужденным покинуть благословенную свою родину, послужило причиной появления нового поколения башняков. Они, всадники, рождённые в пути, были свободны от бремени изобилия. Сила духа возгорелась в их сердцах, и лишь она была им ценна. Оставив позади потерянный Канг, двигались они на запад и на север, совершая Великий переход к новой своей родине, выйти к которой им предстоит обновлёнными… А вокруг были земли гузов, не желавших принимать чужеземцев. Постоянным схваткам ожесточённым не видно было конца... но выстояли башняки обновлённые, безупречные в отваге и храбрости; не сгинули в чужих им степях… И прошли, с боями изматывающими, земли гузов враждебных, и вышли на равнины, за которыми была уже Идель многоводная, великая река хазарская. Яростные гузы не преследовали уже более башняков, и стали они заселять открывшуюся им страну. Но не угас в груди их огонь, неистовый пыл перемен: и не могли они остановиться, и, расходясь по новым землям, разделились, постепенно, на два потока, ставшие двумя ветвями народа башняков. Одна из ветвей – олобашняки (большие башняки), – дошла до Идели и, переправившись через неё, устремилась ещё далее на запад, в страну Атель-Куз. Другая ветвь – балабашняки (башняки малые), – выбрала направлением своим север, и заселила страну лесов и степей, раскинувшуюся от предгорий Урала на востоке, до великой Идели на западе… И обрёли силу эти два новых народа, нашедшие каждый уже новую родину… Об олобашняках сохранилось множество сведений в русских летописях, называвших их печенегами неукротимыми. И император византийский, Константин Багрянородный, в труде своём «Об управлении государств», оставил подробнейшие сведения о печенегах, сообщив также, среди прочего, что племена их возглавлялись «великими князьями» или ханами, а во главе родов стояли тарханы. О заволжских же печенегах – балабашняках – писал иранский историк Абу Абд-аль-Хайи Гардизи: «печенеги владеют стадами; у них много лошадей и баранов, также много золотых и серебряных сосудов, много оружия, они носят серебряные пояса ». Джайхани, арабский географ, писал о них: «Печенеги богатые, у них есть верховые животные, овцы, пожитки, золото, серебро, оружие, знамёна и значки». Благосклонной стала для балабашняков новая эта страна, куда пришли они следом Волка синешёрстного ведомые – ниспосланного знака Тэнгри – слышащие зов его в чистоте духа… А далеко-далеко на востоке, в самом сердце Большой Степи, уже являлись знамения, предвещающие в скором времени потрясения великие… И там, в дали неведомой, отдельные племена начали уже приходить в движение, вызывая тем самым малые ещё, но неудержимо нарастающие теперь перемены. Красная заря огненная занималась над Степью... Извечный и неумолимый закон перемен, возвышающий одни народы из ниоткуда, и сметающий и предающий полному забвению другие, бывшие когда-то могучими и непобедимыми, вновь пробудил, далеко на востоке, древних богов войны, и они овладели сердцами грозных правителей Алтая, Тобола и Иртыша. Огонь войны разгорелся и яростным пожаром стёр с лица земли великий Кимакский каганат. Как уже не раз случалось с самого начала времен, Великая Степь вновь была охвачена сжигающим пожаром войны. Вековое стремление степных народов к движению с сокрушающей мощью потрясло восточные степи. Эта страсть степняков к переменам и поиску новых земель, родилась ещё в ту далёкую пору, когда первый из них сел на коня. Как только это произошло, он сразу стал хозяином необозримых, бескрайних просторов, и он не мог более оставаться на одном месте – у копыт его коня начинался путь, способный показать ему весь мир. И в этот раз, неистовое стремление двигаться вслед солнцу, подняло кипчакские племена – как и многие другие до них – в сметающий всё поход на запад. Великая Степь заполыхала, и на многие десятилетия в ней воцарился мрак уничтожения. Дым пожарищ затмевал небо, и стало много добычи чёрным стаям крикливых ворон. Гузские племена, бывшие хозяевами необъятных степей к востоку от Идели, были разгромлены и рассеяны, и перестали быть единым народом. Остатки разбитого гузского войска разбрелись по ставшей чужой им Степи, и повезло тем из них, чьи племена чудом уцелели. А судьба других, у которых никого не осталось, была не завидной – потомки бесстрашных воинов, разбивших когда-то, в союзе с Русью, могучий Хазарский каганат, стали влачить жалкое существование степных разбойников, промышляющих набегами и угонами скота. Некоторые, потерявшие своих вождей, становились воинами новых предводителей – кипчакских ханов, – сражаясь вместе с ними против извечных врагов – башняков и булгар. К западу от великой Идели олобашняки, бывшие ужасом и неотвратимым кошмаром королевств Восточной Европы, тоже были сметены кипчаками, и остатки их были вынуждены искать защиты у киевского кагана, когда-то платившего им дань. Но балабашняков, владеющих самой северной окраиной степи, между седым Уралом и величественной Иделью, сметающая волна кипчакского нашествия миновала…
Отправлено: 20.07.12 17:27. Заголовок: 14. Последняя битва...
14. Последняя битва.
Кипчаки уходили на юг. Балабашняки следовали за ними – на расстоянии, не приближаясь, но и не отставая, держа своим присутствием кипчаков в постоянном напряжении. Вот оба войска уже пересекают земли рода Красной Волчицы, за ними – конец владений балабашняков и конец земель, избранных Хумай. Скоро всё решится... Шёл уже третий день после первого столкновения, – и он подходил к концу, близился вечер. Когда кипчаки обошли с запада горы шотигесов и остановились на стоянку, Алтузак-хан решил, что место уже подходящее: здесь нет рек и ручьёв, которые несли бы свои воды в Агидель. Значит, дальше тянуть не стоит – это будет последняя стоянка хана карагай-кипчаков Иргиза. Кипчаки, повернувшись лицом к северу, к иштэкам, ждут. Почему иштэки не нападают? Третий день они следуют за войском кипчаков и ничего не предпринимают. Что это означает? Нет согласия с месегутами Кошбатыра? Алтузак-хан же, посовещавшись со своими помощниками и вождями родов, решил подождать до рассвета и тогда нанести решающий удар. Кипчаки, в очередной раз не дождавшись нападения иштэков, стали устраиваться на ночлег. Это был стан воинов, готовых в любое время вступить в битву: кони, не рассёдланные, рядом, возле своих хозяев, оружие под рукой, а треть всех воинов попеременно бодрствует в сторожевом дозоре. Такая же обстановка и в лагере балабашняков – ведь кипчаки могут решиться на нападение, рассчитывая на неожиданность и на свое яростное отчаяние. Разведчики с обеих сторон внимательно наблюдали, как и в две предыдущие ночи, за обоими лагерями. Никто ничего не предпринимал. И едва начало светать, ещё задолго до восхода осеннего солнца, войско балабашняков вскочило на своих коней и приготовилось к предстоящей битве, выдвигаясь к югу. Кипчакское войско, сразу же предупреждённое своими разведчиками, было уже готово к встрече врага. Нападение не получалось неожиданным, но Алтузак-хан и не рассчитывал на это – кипчаки слишком опытные воины, чтобы застать их врасплох. Предстояла решающая битва. Войско балабашняков и месегутов двигалось к югу, к стану кипчаков; и земля сотрясалась от топота копыт коней более чем тысячного войска. Славный хан башняков Алтузак, не раз принимающий участие в походах на Булгарию и на племена, обитающие в северных лесах на берегах Сулмана, не впервые изгонял врага со своей земли. И он знал, что изгнать врага недостаточно – необходимо разбить его наголову и уничтожить предводителя, Иргиз-хана. Иначе кипчаки вернутся, – и вернутся в гораздо большем количестве и с сердцами, пылающими жаждой мщения. Балабашняки достигли края, за которым начинался спуск к раскинувшейся впереди широкой, ровной степи, покрытой белым снегом. Там, на расстоянии двух полётов стрелы к югу, стояло войско кипчаков, хорошо вооружённых и готовых к яростному, кровавому сражению, в котором им, скорее всего, предстоит сложить головы. События последних дней говорили о том, что даже духи этой страны восстали против прихода кипчаков. Слева от балабашняков – леса, скрывающие южные склоны гор шотигесов; справа – холмистая равнина (наполовину леса, наполовину степи, изрезанные оврагами ), а впереди, внизу – огромная открытая степь и вражеское войско. Алтузак-хан подозвал к себе Бурихан-батыра. - У меня для тебя особое поручение, славный батыр. - Слушаю, великий хан. - Возьми всех своих воинов и отступай к северу – незаметно. Когда достигнешь Оленьего леса, под его покровом двинешься на запад, к лесам Бесплотных. Делай всё быстро, Бурихан-батыр и смотри, чтобы кипчаки не заметили ничего. Теми лесами, - хан указал рукой на запад, - пройдёшь на юг и выйдешь из них только позади кипчаков. Когда ты со своим воинами появишься позади них, мы начнём сражение. Ты не должен допустить отступления врага на юг; все они должны остаться здесь, в этой степи. Особенно их предводитель, Иргиз-хан, – он ни в коем случае не должен уйти. Всё, Бурихан-батыр, начинай. Мы будем ждать. - Я понял, великий хан. Мы всё сделаем, как ты повелел: обложим кипчаков, как бешеных шакалов и не выпустим ни одного. - Бурихан-батыр удалился. И тут же воины родов Ночного Оборотня и Хозяина Вод стали отступать назад к северу, стараясь, чтобы их перемещение не было заметным, где вскоре и скрылись в Оленьем лесу. Алтузак-хану оставалось только ждать. Оба войска, готовые начать битву в любой момент, стояли напротив друг друга: кипчаки внизу, в открытой заснеженной степи, а балабашняки чуть выше, на лесистой возвышенности – границе своих земель, лежащих далее за ними, к северу. Случалось, что какой-нибудь юный кипчакский воин, не выдерживая напряжённого ожидания, в одиночку пускал своего коня вперёд, на врага; подъезжая к подъёму, на котором стояли иштэки, он выкрикивал ругательства и оскорбления, показывая своё презрение к врагу и к смерти, пускал стрелу или метал пику – а затем, так и не вынудив врага начать сражение, возвращался к своим. Было несколько таких смельчаков, бросающихся к вражескому войску поодиночке или группами по двое-трое. На западе, в лесах Бесплотных, поднялся шум – это стаи ворон, оглушительно каркая, повзлетали с ветвей деревьев. Значит, воины Бурихана уже там. Но птицы не стали кружить над своими лесами – что дало бы понять кипчакам, что их кто-то спугнул – они, обнаружив с высоты своего полёта два войска людей, направились сюда, продолжая громко каркать. Вороны знали, что скоро им будет пожива. С других сторон тоже слетались стаи и многие из них кружили, заполняя небо чёрнотой, над местом предстоящего сражения. А на востоке, из-за дальних гор, вставало солнце... Алтузак-хан раздавал указания: воины родов Тарпана и Красной Волчицы, вместе с месегутами устремятся прямо на центр вражеского войска и будут пробиваться вглубь, разрезая его пополам; воины Беркута нападут на ту часть кипчаков, что останутся слева, а воины рода Поющего Змея – на оставшихся справа; молодёжь Каракоша обойдёт врага с востока и, держась на расстоянии, будет обстреливать его стрелами; то же самое, только с запада, будут делать женщины под началом Инекай. Таким образом, кипчаки, ещё и обойдённые Буриханом с юга, окажутся полностью окружёнными. Балабашняки ждут. Лица их серьёзны, а сердца полны решимости уничтожить врага. Далеко на юге, позади кипчаков, появились воины Бурихан-батыра: они выехали на открытое место из-за холмов, покрытых лесом, и остановились, ожидая начала сражения. Алтузак-хан вынул меч из ножен и поднял его над головой. Балабашняки приготовились броситься на врага, лишь только хан, их боевой вождь, подаст знак. Всадники уже с трудом сдерживают своих коней, которые, чуя настроение хозяев, порываются вперёд, храпя и роя копытами рыхлый снег. Появление неизвестного войска, выстроившегося позади них, вызвало суматоху и смятение в рядах кипчаков. Беспорядочное движение, всё усиливающееся, охватило кипчакских воинов, – откуда теперь ждать нападения? Иргиз-хан, не ожидавший такого развития событий, только теперь совершенно ясно ощутил близость неминуемого поражения, – и пришёл в ярость, которая лишила его обычной трезвости суждений. Он впервые не знал, что следует делать, и поэтому его гневные, грозные крики не могли навести порядок среди воинов – военачальники не получали ясных указаний. Алтузак-хан заметил смятение во вражеском стане и его крик, обращённый к воинам, нарушил напряжённую тишину: - Наши предки взирают на нас! Вперёд, отважные воины, сила наших отцов с нами! Вороны, ждущие своего часа на вершинах окрестных деревьев, взмыли в воздух, оглушённые громовым криком полуторатысячного войска, ринувшегося в сражение, на врага. Земля сотрясалась от конского топота, накрывшего дробным гулом степи, леса и холмы. Лавина башнякского войска, преодолев крутой спуск, хлынула на открытую равнину и устремилась, с яростными боевыми кличами, вперёд, на встревоженного, озирающегося во все стороны, врага. Кипчаков нельзя назвать трусами – они храбрые, отважные воины, и готовы к встрече врага, но... позади тоже враг, и это обстоятельство не даёт собраться, заставляет постоянно оглядываться и ждать удара в спину. А ведь они ещё и в значительном меньшинстве пред лицом врага – хозяина этих мест. Тяжёлое положение. Расстояние сокращается и вот уже стрелы взмывают в воздух, издавая протяжное пение, несущее смерть. Крики первых раненых, падающих в грязный снег. Бешеное метание и обезумевшее, истошное ржание покалеченных стрелами лошадей. И свист в воздухе – непрекращающийся ужасный свист сыплющихся стрел. При приближении к врагу, от войска балабашняков отделились два отряда и стали заходить на кипчаков с боков – это три сотни воинов Каракоша и, с противоположенной стороны, женщины, которых вела Инекай, Догоняющая Ветер, прославившаяся тем, что ещё в свои юные годы участвовала в кровавых стычках с месегутами. Кипчаки ждут врага – и они готовы к сражению. Взращённая предками-завоевателями склонность к войне взяла своё: воины совладали с собой, и отбросили прочь охватившее их было смятение. Предстоит битва – жестокая, скорее всего последняя для них, но вступить в неё следует достойно, глядя прямо в лицо врага. Воин, дрогнувший в бою, покрывает себя позором, и нет ничего более страшного для кипчака. Поэтому Иргиз-хан, посмотрев назад, на юг – нет, не на ждущих там воинов иштэков, а в сторону Великой Степи, в которую он больше не вернётся – поднял кверху свой изогнутый клинок и указал им вперёд, на приближающегося врага. Яростные, громогласные крики кипчаков слились с криками балабашняков, и воины Иргиз-хана устремились навстречу врагу. И столкнулись два конных войска в жестоком, кровавом сражении; и набросились кипчаки и башняки друг на друга, пылая отчаянной ненавистью, придающей страшную силу ударам клинков и копий. И кровь перемешивалась со снегом и грязью, в которую копыта коней втаптывали упавших. Удар балабашняков и месегутов был страшен и их натиск откинул назад войско кипчаков, не успевших достаточно разогнаться перед столкновением. С боков кипчаков обстреливают стрелки из лука – юные воины Каракоша и женщины отчаянной Инекай, – а сзади уже приближаются воины Бурихан-батыра, который, увидев, что кипчаки не собираются отступать, решил тоже вступить в битву. Воины Тарпана и Красной Волчицы, вместе с месегутами бывшие на острие башнякского удара, раскололи войско кипчаков и устремились в образовавшийся пролом, прорубая путь к центру, где развевается вражеское знамя. Там их предводитель, Иргиз-хан, и уже виден его островерхий шлем, с красным колышущимся хвостом на конце. Алтузак-хан отчаянно рвётся вперёд, во все стороны нанося удары страшной, сокрушающей силы своим острым мечом. Рядом с ним его батыры, прославленные воины, и среди них Белес, высоко держащий шестихвостое знамя балабашняков. Месегуты Урдея тоже тут – они сражаются чуть правее, ещё более расширяя брешь во вражеском войске, и их гордое знамя тоже высоко. Осколки кипчакского войска, не устоявшего перед первым страшным ударом, в ходе сражения дробились на ещё более мелкие группы, отчаянно сражающиеся и постепенно тающие в лавине неудержимо рвущихся вперёд иштэков. Бурихан-батыр нанёс удар с юга – и это лишило кипчаков малейших остатков надежды на победу или хотя бы достойное отступление. И случилось то, отчего многоголосый торжествующий крик балабашняков огласил поле ожесточённой битвы – семихвостое знамя карагай-кипчаков, когда-то гордо и властно развевающееся над бескрайними степями юга, упало под копыта коней башняков. Исход сражения предрешён – бесславный поход Иргиз-хана закончен здесь... Отдельные группы кипчаков, потерявшие своего хана, начали вырываться из гущи сражения в последней попытке сохранить жизнь. Бурихан тут же отвёл своих воинов назад, памятуя о наказе Алтузак-хана не допустить отхода кипчаков к югу. Каракош, волею хана ставший главой трёх сотен воинов – пусть молодых и неопытных, но всё же воинов – соблюдая наказ старейшин, держался на расстоянии от врага, и это давалось ему с величайшим трудом. Неодолимое желание жгло его – желание схватиться с врагом в яростной схватке, – но он не мог нарушить повеление вождей, ведь это было его первое сражение и он вёл за собой свой первый военный отряд. Каракош должен доказать, что он достоин оказанного ему доверия. Правда, за всё время сражения, несколько групп юнцов всё же умчались, не совладав с собой, в самое пекло жестокой битвы, где дрались их отцы и старшие братья. В какой-то момент туда бросились даже сыновья Мусая Бурибай, Туктамас и Аюхан – достойные сыновья прославленного батыра, знаменитого воина народа балабашняков, каким был их отец. Каракош с завистью смотрел им вслед, но, памятуя о долге вождя, своим громким, исполненным гнева голосом, удержал остальных, готовых вот-вот сорваться, на месте. А после того, как семихвостое знамя врага упало, Каракош увидел, что многие кипчаки, спасаясь, начали вырываться с поля сражения. Вот прямо на них несётся вражеский отряд в две сотни воинов, кажущихся огромными напротив молодых егетов и девушек Каракоша, в большинстве вооружённых лишь луками и стрелами. Им не остановить врага. Что же делать? Уходить на восток? Но для этого не осталось времени: пока они развернутся и начнут движение, несущиеся во весь опор кипчаки будут уже здесь и накинутся сзади. Выбора нет, надо встретить их лицом к лицу. Им, стоящим неподвижно, легче поражать врага стрелами. - Всем стоять! - скомандовал Каракош. - Целиться точно! Стоять и стрелять по целям! Башнякская стрела точна и остра – каждая найдёт врага и поразит его! Стрелы егетов и девушек, протяжно засвистев, начали уноситься в смертоносный полёт. Многие кипчаки, хотя и прикрывались щитами, вылетали с сёдел, выбиваемые точными попаданиями. И всё же они приближались. Баламир, как и обещал, был возле Айхылу. Они оба, быстро прицеливаясь, выпускали стрелы, всякий раз торжествующе вскрикивая, когда какая-либо из них поражала врага. Вот огромного роста всадник, машущий над головой своим кривым мечом, несётся прямо на них. Айхылу и Баламир оба целятся, но не находят места, куда можно поразить его. Всё его тело защищено кольчугой, на голове шлем с железной маской, закрывающей всё лицо. У него даже щита нет, он и так весь прикрыт. Выстрелить в ногу? Но это не остановит разгорячённого схваткой воина. Баламир, поняв, что стрелой его не поразить, засунул стрелу обратно в колчан, убрал лук за спину и, выхватив свою дубину, бросился ему навстречу. Держа в левой руке такой непривычный щит, он едет так, чтобы оказаться левым боком к врагу. Айхылу, наведя стрелу на этого страшного великана, выжидает удобный момент. Этот момент должен наступить и она, оберегая своего Баламира, не может упустить его. Одним выстрелом (на второй времени не будет) Айхылу должна послать стрелу так, чтобы враг был сражён. Её воля, натянутая как эта тетива, слилась со стрелой, и для девушки ничего более не существует на свете... только этот огромный чужак, весь прикрытый железом, в котором необходимо найти брешь... Вот Баламир слева от него. Прикрываясь щитом, он замахивается своей шипастой дубиной и обрушивает её на голову кипчака. Тот слегка отклоняется и дубина Баламира соскальзывает по его шлему, не причинив вреда. Теперь этот великан поднимает свой меч с громким криком ярости, вырывающимся из-под его маски. Баламир выставляет перед собой щит и отклоняется, насколько возможно, в сторону, чтобы избежать страшного удара. Кипчак, стараясь достать до этого мальчишки, сильно наклоняется вперёд, и в этот момент голова его поворачивается и его неприкрытая сбоку шея оказывается на острие взгляда замершей неподвижно девушки. Взгляд этот составляет единое целое со стрелой, готовой к полёту, и с быстротой, не снившейся бросающемуся на добычу беркуту, Айхылу выпускает свою стрелу. Баламир смотрит на занесённый над ним меч (выдержит ли щит?) и готовится тут же, без замаха, ударить врага дубиной снизу. Он слышит отчаянный, неистово яростный крик Айхылу. Голова кипчака вдруг дёрнулась, он издал какой-то хрипящий звук. Баламир увидел торчащую из его шеи стрелу и алую кровь, струёй хлынувшую в сторону. В следующее мгновение этот грозный, казавшийся неуязвимым, воин сполз со своего коня на землю. Арслан видел, как его лучшего товарища, непобедимого Муйнака, сразила стрелой молодая девушка. Как же так? Отважный Муйнак, когда-то внушающий ужас олобашнякским батырам... сражён девчонкой с маленьким, похожим на детский, луком? Арслан, громко закричав, повернул своего коня на неё, – Муйнак должен быть отомщён. Вот тот мальчишка, которого не успел убить Муйнак, бросается ему наперерез, размахивая своей дубиной. Но, ослеплённый жаждой мщения за друга, Арслан не обращает внимания на него. Айхылу видит стремительно летящего на неё врага. В её руке нет стрелы, а достать новую из-за спины она уже не успеет: слишком близко этот кипчак. И в самый последний миг, когда чужак уже был перед девушкой и начал замахиваться мечом, на него сбоку набросился Баламир и обрушил на голову удар такой силы, что дубина раскололась пополам. Это был сильнейший удар – кипчак повалился со своего коня на землю, и на лице его навсегда застыло выражение безграничного изумления. Так, от рук башнякского егета и хрупкой башнякской девушки, пали первый военачальник хана карагаев Иргиза и его прославленный товарищ, непобедимый батыр, знаменитый во всей Большой Степи... Каракош, сумев пронзить пикой первого из налетевших кипчаков, отбросил её в сторону и достал меч. Его воины – мальчишки, из боевого оружия владеющие только луком, и ещё более неумелые девчонки – не могли противостоять такому грозному противнику в открытом столкновении. И они падали один за другим, сражаемые страшными ударами кипчаков. И никто бы из них не уцелел, если бы Алтузак-хан не отправил на помощь им Чегет-батыра с воинами Красной Волчицы. Алтузак-хан видел, что большой отряд кипчаков бросился на воинов Каракоша. Их сила велика и они сомнут и опрокинут молодых, даже не задерживаясь. Но юные воины встретили врага достойно. Каракош поступил правильно, приняв удар грудью вперёд, – уйти они всё равно бы не успели, а так, обстреливая врага из неподвижного положения, они выбили много кипчаков. Когда кипчаки подошли вплотную к воинам Каракоша, Алтузак-хан немедленно отправил туда Чегет-батыра с воинами Красной Волчицы. Кипчаки, увидев их, бросились на север, к лесам шотигесских гор. И они были не единственными, кому удалось избежать неминуемого уничтожения: – ещё несколько более мелких групп скрылось в других направлениях. Лишь на юг, в сторону Степи, никому не удалось пробиться – Бурихан-батыр чётко следил за исполнением наказа своего хана... Поле сражения усеяно убитыми и ранеными; отовсюду раздаются крики боли и стоны страдающих от ужасных ран. Алтузак-хан, верхом на взмыленном коне, стоит посреди недавнего побоища. Перед ним, в грязном красном снегу, лежит, лицом вниз, воин в богатых доспехах. Это сам Иргиз, хан карагай-кипчаков, нашедший свою кончину в этом жестоком сражении на чужой стороне. Алтузак-хан принял знамя из рук Белеса и с силой воткнул его в землю у ног своего коня, обозначив тем самым владения своего народа. Иргиз-хан, будь он жив, мог бы рукой дотянуться до древка башнякского знамени. - Битва окончена, бесстрашные воины! - объявил хан. - Мы победили, хвала Тэнгри, и оставили эту священную землю за собой! Мы достойны славы наших великих отцов, которые сейчас гордятся нами! Время битв закончилось, батыры. Победа одержана – балабашнякские воины, ведомые своим могучим ханом, покрыли себя великой славой, память о которой будет вызывать у потомков гордость за своих славных отцов... Постепенно войско начало распадаться. Воины объединялись теперь вокруг своих родовых вождей, тарханов. Хан, предводитель племени, более не военный вождь – он объявил об окончании войны. Каждый из родов скоро отправится к своим угодьям, куда вернутся затем и их старики, и дети, уже долгое время ждущие у Тора-тау. Возвращаясь домой, воины заберут своих павших в сражении сородичей с собой, чтобы похоронить их с великими почестями, приличествующими славным героям. Война окончена... если не считать несколько мелких кипчакских отрядов, сумевших скрыться в разных направлениях. Но они не представляют опасности – они, должно быть, ищут теперь обходные пути в южные степи. Пусть уходят – после такого разгрома – и гибели их хана – карагаи вряд ли осмелятся вернуться. Каракош уже не предводитель трёхсотенного отряда воинов. Рядом с ним теперь лишь Баламир, его братишка, Белес и Аюхан; остальные его братья и товарищи, те, с кем когда-то он выступил в поход вместе с ханом, погибли... Хан месегутов Урдей скоро поведёт своих воинов на юг: в Степи его ждут трудные, почти непреодолимые свершения, и хан башняков обещал ему поддержку в войне с карагаями. Но перед уходом юный Урдей-хан должен похоронить своих погибших воинов на этом поле.
- Ваши кочевья будут на этих же угодьях? - Я не знаю, Баламир, это решат старейшины. Хочешь приехать навестить меня? - игриво спросила девушка. - Нет, Айхылу, не навестить. Я приеду за тобой, взять тебя в жёны. Но надо будет выждать до следующего года. Летом я приеду говорить с твоими родичами, а осенью, если будет на то воля Тэнгри, Тарпана и Красной Волчицы, я возьму тебя в жёны. - Я буду ждать тебя, Баламир. - Глаза Айхылу блестели радостью. - Да, Айхылу, жди меня. Время пройдёт, - сказал юноша. Лицо его было до смешного серьёзным. - Поезжай, Айхылу, твои сёстры уже скрылись за лесом. - Да, мне надо ехать. Вы, наверное, будете возвращаться на север через наши земли? Может быть, ещё увидимся. Прощай, Баламир. - Прощай, Айхылу. Жди меня. Девушка отправилась догонять своих. Юноша со счастливой улыбкой смотрел вслед ей, постоянно оглядывающейся... Тарпаны уходили домой, на север. Здесь им больше делать нечего: если и бродят где-то остатки разгромленного кипчакского войска, то с ними легко справятся воины Чегет-батыра и Аккош-батыра, хозяева этих мест. Но кипчаки, скорее всего, уже далеко... Каракош не спешил возвращаться со своими. Он, взяв с собой Белеса, Баламира и Аюхана, решил подняться на вершину шотигесских гор, чтобы осмотреть с высоты место кровавой битвы и великой победы балабашняков. Эта гряда – скорее даже не гор, а очень высоких холмов – почти сплошь покрыта густым лесом; лишь некоторые из вершин свободны от деревьев и оттуда открывается хороший обзор на огромные пространства вокруг. Четверо егетов поднялись на одну из голых вершин. Они смотрели с высоты на юг, на место утреннего побоища. На поле битвы множество невысоких холмиков – это могилы погибших сегодня месегутов. Поле сплошь усыпано чёрными воронами; те, кому не хватает места на земле, кружат тучами в воздухе и их жуткое, оглушительное карканье доносится даже сюда, до вершин гор шотигесов (древнего народа, от чьего существования в этих краях осталось лишь название этой местности). Баламир развернулся и стал смотреть в другую сторону – на земли рода Красной Волчицы. Прямо на севере Олений лес, а правее – очень далеко на востоке – громада Кунгак-тау открывает страну великих гор. Но это далеко, а ближе сюда где-то расположено озеро Балыклыкуль. С этой вершины Баламир не видит зеркала водоёма, но зато он видит совсем близко другое – дерево, одиноко стоящее на вершине холма. Как же можно не узнать его – это дерево Айхылу, то самое. Баламир заметил невдалеке от дерева, на склоне холма, отару овец и вдруг с удивлением узнал в пастухе маленького Газиза. Значит, он всё это время провёл в этих холмах, один, со своей отарой. Про него что, забыли? Газиз смотрит в эту сторону, на вершину горы. Узнал ли он Баламира? Расстояние неблизкое... - Кипчаки, - негромко вскрикнул Аюхан, указав рукой в сторону Оленьего леса, темнеющего на севере. Оттуда направлялись в их сторону два всадника. - Быстро, прячемся, - скомандовал Каракош товарищам. Они скрылись в густом лесу. Похоже, кипчаки не заметили четверых егетов из-за множества деревьев, стеной стоящих рядом с ними. Кипчаки продолжали спокойно двигаться, явно намереваясь подняться на гору, – хотят, видимо, с высоты обозреть окрестности. - Подождём их здесь, - решил Каракош. Но, затаившись в засаде, молодые неопытные воины не заметили, что с запада к горе приближаются ещё несколько всадников. Этого не видел и Газиз, хотя и смотрел на эти горы. Он, маленький пастушок, провёл три долгих месяца в одиночестве в этих обезлюдевших холмах и лесах. Но сегодня пришёл конец его страху и мучительному беспокойству: Газиз слышал утром шум сражения за этими горами; а затем видел, как многие группы балабашняков возвращались в эти места – некоторые к востоку, к реке Мелеуз и Балыклыкулю, а многие уходили дальше на север. Значит, война окончена и всё теперь станет как прежде и ему не придётся в одиночку встречать приход зимы. Его отара паслась на склоне холма, где стояло дерево его хозяйки. Газиз посмотрел на горы шотигесов и увидел там четверых всадников. Да это же тот агай из Тарпанов, Баламир. Он смотрит на Газиза и, наверное, тоже узнал его. Вдруг всадники укрылись в зарослях. Слишком быстро – что-то случилось. Газиз стал тревожно оглядываться вокруг и увидел, что из Оленьего леса к той горе, где был Баламир-агай, движутся двое кипчаков. Его они не заметят – отара на склоне, который им не виден, а сам Газиз, вместе со своей маленькой рыжей кобылой, скрыт зарослями кустов. Эти двое кипчаков сейчас поднимутся на гору, где их ждут в засаде четверо башнякских воинов... Пёстрые разноцветные ленточки, украшающие дерево духов, еле заметно трепыхались. Ветер затихал. Синее небо было чистым и прозрачным, а солнце, приближающееся к закату, заливало всё вокруг ярким светом. Тишина вокруг. Одинокий всадник направляется в эту сторону с востока. Это Айхылу едет к своему дереву. Она уже давно не была у него и хотела увидеть, что две стрелы, прочно всаженные в его ствол, всё ещё на месте. Это было необходимо ей – таким образом, Айхылу надеялась унять уже долго живущие в ней волнения и тревоги, вызванные тяжёлыми испытаниями. Чтобы всё стало как прежде... Путешествовать одной опасно – здесь могут появиться кипчаки – но девушка не боялась: это её родные края, где она знает каждый куст и каждый холм, а если что... в её колчане ещё сохранилось три стрелы. Она – воин своего народа, достойная дочь Красной Волчицы, бившаяся с врагом и сразившая нескольких из них. Вот оно уже виднеется на вершине далёкого пока холма – её дерево духов. Было её, а теперь оно уже их двоих: Айхылу и Баламира. Отара? Откуда она здесь? Чья она? Да это же Кусюк! Он всё это время, все эти месяцы, был здесь? Девушка была удивлена. Затем её охватил жгучий стыд перед этим мальчиком, забытым здесь в одиночестве. Газиз заметил её. Он узнал пёструю лошадь под всадницей и понял, что это хозяйка. Мальчишка начал махать ей руками, а потом и бросился ей навстречу. Айхылу тоже погнала свою лошадь к нему. - Хозяйка, там чужаки, кипчаки! - кричал пастушок, указывая рукой на горы. - Где, Газиз? Ты их не бойся - они сами нас боятся. - Я их не боюсь! Но там твой Тарпан, Баламир-агай! - Где? - встрепенулась девушка. - Там, на горе шотигесов. - Ты его с кем-то перепутал, Газиз. Тарпаны ушли на север, к себе. - Нет, хозяйка, я узнал его. Их было четверо там. И я видел, как туда же направились кипчаки! - Сколько? Сколько их, кипчаков? - Двое! Они выехали из Оленьего леса и Тарпаны спрятались, когда увидели их. Сейчас кипчаки поднимаются по склону. - Газиз показал рукой. - Их не видно из-за деревьев. Почему Каракош остался здесь, когда остальные Тарпаны давно уже на пути к своим кочевьям? Наверное, на гору они поднялись осмотреться – может быть ищут кипчаков, чтобы сразиться с ними? Ни Айхылу, ни Газиз, ни четверо воинов Каракоша не знали о том, что по западному склону поднимаются другие кипчаки... Айхылу направилась к горе. Четверо егетов ждут... Двое кипчаков, целый день скрывавшиеся в Оленьем лесу и наблюдавшие, как мимо них проходят на север многочисленные отряды иштэков, взбираются всё выше и выше по лесистому склону. Там они оглядятся и выберут безопасный путь к югу. Совсем недавно, перед тем как вступить под своды леса, двое товарищей видели идущих с запада пятерых воинов бывшего отряда Арслана – они тоже поднимаются на эту гору. Это хорошо: они встретятся на вершине и продолжат путь вместе. Молодые башнякские воины затаились, напрягая слух и всматриваясь в сторону, откуда приближаются враги. Скоро они должны выйти из тени леса. Кипчаков ещё не видно, но уже слышен хруст сухих ветвей, ломающихся под копытами их лошадей. Открытое место, свободное от деревьев, простирается от вершины горы немного вниз по её склону. Когда кипчаки покинут густые заросли и выйдут на открытое место, егеты поразят их стрелами из своего укрытия. Четверо стрелков не смогут промахнуться. Вот уже заметно какое-то шевеление в лесу, какие-то неясные пока тени, маячившие за стволами деревьев. Стали слышны тихие голоса двух людей, негромко переговаривающихся между собой. Они уже близко. Ещё чуть-чуть и кипчаки покажутся. Каракош и его воины бесшумно заправили стрелы в луки, ожидая появления врага. Первый из них показался. Он выехал на границу открытого участка и остановился, внимательно осматривая всё и чутко прислушиваясь: – предосторожность опытного воина, оказавшегося на враждебной местности. Второго пока не видно; первый стоит на месте. Что-то почуяли? Кони воинов – и кипчаков и башнякских егетов – хорошо обучены своими хозяевами: они стоят смирно, не издавая ни звука. Показался второй кипчак. Четверо юношей натянули свои луки, нацелив стрелы на врагов. Кипчаки, так и не обнаружив опасности, продолжили свой путь – прямо навстречу засаде. Егеты одновременно выпустили свои стрелы. Короткий свист – и кипчаки вылетели с сёдел, не успев даже понять, что произошло. Каракош торжествующе прокричал боевой клич балабашняков, который тут же повторили и его товарищи. Враг сражён. Теперь надо забрать кипчакских коней и оружие, – и можно отправляться на север, к своим сородичам. Егеты выехали из своего укрытия и стали потихоньку окружать двух лошадей, оставшихся без хозяев. Друзья не подозревали, что в этом лесу они не одни... Пятеро уставших и измотанных воинов – остатки разгромленного отряда доблестного Арслан-батыра – двигались через лес к вершине горы. Они видели, что туда же направляются и ещё двое из их бывшего войска. Совсем скоро все они встретятся на вершине, отмечающей границу иштэкских земель. Дальше их ждёт бесславное возвращение домой, в бескрайние степи Дешт-и-Кипчака. Бессильный гнев и стыд поражения сжигают души степных воинов – после стольких побед и завоеваний в Великой Степи они испытали позор разгрома от каких-то иштэков, прячущихся в этих северных лесах. Грозная слава их непобедимого войска, их великого хана Иргиза – победителя гузов и олобашняков – втоптана в мёрзлую грязь иштэкского пастбища. Позор невыносим. Как теперь возвращаться к соплеменникам, какие слова найти для старейшин, ждущих их с победой? До вершины осталось совсем немного: уже виден просвет за густыми зарослями. Вдруг громкие крики – боевой клич иштэков – разорвали тишину леса и заставили вздрогнуть пятерых воинов. Всадники остановились, приготовившись к схватке с врагом. Поначалу им подумалось, что они угодили в засаду, что иштэки ждали их и теперь нападают. Но нападения не последовало. А кричали они потому, что уничтожили тех двоих воинов, которые поднялись на вершину раньше. Кипчаки переглянулись. Судя по голосам, иштэков там, впереди, четверо или пятеро – не больше, чем кипчаков, поэтому можно броситься всем вместе и уничтожить их. Пятеро кипчакских воинов устремились вперёд, яростно выкрикивая боевой клич своего племени и размахивая над головами изогнутыми саблями. Башнякские егеты оказались застигнутыми врасплох. Их луки убраны за спину; спасаться бегством они не могут – Баламир и Аюхан перед этим спешились, чтобы подобрать оружие убитых врагов. Белес, едва успевший развернуться лицом к нападающим и выхватить боевую дубину, не успел даже замахнуться для удара: – кипчак, летящий на него с искажённым от ярости лицом, обрушил на юного воина страшный удар своего клинка. Белес, который достойно пронёс шестихвостое знамя балабашняков через всё сражение, пал от руки врага, бежавшего с поля битвы и предпочетшего позор поражения геройской смерти со своим войском и своим ханом. Юный воин сполз с коня на землю, окрасив её кровью. Другой кипчак летел на Каракоша, рассчитывая ошеломить его своим стремительным натиском. Но молодой егет, недавно командовавший трёмя сотнями воинов и не боявшийся биться лицом к лицу с превосходящим противником, был проворен: он успел выставить свою пику и направить её на врага – тот налетел на полном скаку на остриё и пика так глубоко вошла в тело кипчака, что Каракошу не удалось выдернуть её обратно: грузный воин так и упал с коня вместе с ней. Но отважный егет не успел уже выхватить из ножен саблю – ещё один степняк налетел на него и Каракош, сражённый смертельным ударом кипчакского клинка, упал на землю. Баламир и Аюхан были в это время на земле. Они видели, как их старшие братья пали под ударами врагов, неожиданно налетевших из леса, и отчаянная ярость охватила юношей. Баламир схватил пику одного из убитых кипчаков и вонзил её в грудь коня первого из подскочивших к ним врагов. Раненый конь, захрипев, взвился на дыбы, отчего два ближайших к нему коня шарахнулись в стороны – это дало Аюхану время достать лук и заправить в него стрелу. Когда всадник справился с лошадью и, ударив в её бока пятками, заставил опуститься на все четыре ноги, Баламир выставил ему навстречу острую пику: – всадник напоролся на неё всей своей массой и, схватившись за древко обеими руками, рухнул вместе с конём наземь. А в горле у него уже торчала и стрела Аюхана; – Аюхан видел, что кипчак, чей конь взвился на дыбы, замахивается саблей на Баламира и послал стрелу ему в горло – и в этот же миг Баламир вонзил пику ему в живот. Это была последняя стрела Аюхана, и он выпустил её, спасая своего товарища. Отбросив ненужный теперь лук, юноша схватил кипчакскую саблю, намереваясь биться до последнего. В это время Баламир, выдернув пику из тела сражённого им врага, кинулся на всадника, выскочившего из леса последним. Степняк летел прямо на него с огромным копьём наперевес. Юноша с размаху ударил пикой по передним ногам коня и тот рухнул, как подкошенный и покатился вперёд с переломанными ногами. Всадник вылетел из седла и выронил своё копьё. Но это был опытный воин – он тут же вскочил на ноги и в его руках уже сверкала сабля. Баламир приготовился к схватке с пешим противником. Двое всадников в это время теснили увёртливого Аюхана к зарослям - юноша мог бы кинуться в лес и скрыться в его чаще... но сын Мусай-батыра не может оставить товарища в беде. Пеший кипчак приближался к Баламиру, не особенно опасаясь этого неопытного егета. С ним он быстро покончит: этот молодой иштэк даже пику держать правильно не может. Баламир ждал врага, идущего на него с саблей в руке. По его спокойствию и уверенности, и по тому, как он держал своё оружие, было видно, что это опытный воин, закалённый во многих битвах и походах. Но сейчас он не на коне и его движения не стремительны. И тут Баламир увидел, что его последний товарищ, бесстрашный Аюхан, переживший своих старших братьев, не устоял перед натиском двоих конных воинов и пал под их ударами. Двое кипчаков торжествующе прокричали что-то и повернули сюда, к Баламиру. Пеший кипчак повернулся на их крики и в этот момент Баламир, собрав все свои силы и всю свою жажду мести и ненависть к врагам, метнул пику в своего противника. Удар его, исполненный ярости и гнева, был точен: враг, пронзённый пикой, изумлённо уставился на Баламира, затем, что-то прохрипев, опустился на колени и рухнул лицом вниз. Осталось двое врагов, и Баламир знал, что с ними ему не справиться. Это его последняя битва и скоро он отправится за своими погибшими товарищами и братьями. Но он, последний воин славного отряда Каракоша, будет биться достойно – враги запомнят бесстрашных башнякских егетов, убивших уже стольких кипчаков. Кипчаки больше не торопятся – их двое, а этот иштэкский егет один. Никуда ему не деться. Они не торопятся – но не так ведёт себя Баламир: он видит их промедление и быстро подзывает своего коня, хватая с земли кипчакскую саблю. Конь его послушен: – мгновение – и Баламир уже в седле, готовый к своему последнему бою. Двое врагов приближаются к егету, намереваясь покончить с ним. Юноша ждёт их; он не думает о спасении, о том, что вокруг густой лес и что ещё можно скрыться в его зарослях: – Баламир должен биться с врагом до конца – чтобы быть достойным своих павших товарищей и братьев, которых он скоро догонит на их пути, сокрытом туманом от взоров живых. Его место – рядом с ними – и он займёт его гордо... Вот только Айхылу... Она остаётся и им не увидеться уже более... Он будет со своими братьями. И гибель их не будет напрасной: ведь они сразили множество врагов и покрыли себя великой славой; и многие воины с великим уважением будут уступать им дорогу в стране мёртвых. А сородичи сложат о них героические песни... Один из кипчаков вдруг остановил коня, резко натянув поводья, и повернул голову налево, к востоку, откуда он тут же услышал свист летящей в его сторону стрелы. Воин, проявив отменную скорость движений, успел прикрыться своим круглым щитом, в который и вонзилась стрела, выпущенная неожиданно появившимся всадником. Это была Айхылу. Она только что поднялась на вершину по восточному склону и сразу же увидела, что её Баламир приготовился к неравному бою и что он остался один – его товарищи все мертвы. Девушка, не теряя времени, быстро натянула лук и выпустила стрелу в одного из врагов, но тот всё же заметил её и в последний миг успел прикрыться щитом. Осталось ещё две стрелы; Айхылу достала одну из них и закричала: - Скачи ко мне, Баламир! Мои стрелы остановят их! Юноша уже не мог сражаться: его Айхылу не могла бы стрелять в гущу схватки, а после того, как они расправятся с ним, девушка останется одна. Этого не должно произойти. Баламир помчался к ней, к своей Айхылу, целившейся в сторону двоих кипчакских воинов. Они ещё могут спастись, ведь врагов всего двое и в таком малом количестве они, быть может, не станут преследовать их. Баламир уже приближался к Айхылу, когда кипчаки, наконец, сообразив, что всадница всего одна, помчались в их сторону. Они не очень-то опасались этой молоденькой девушки, не считая её серьёзным противником. Когда Баламир поравнялся с ней, Айхылу выпустила стрелу; но воины готовы к этому – стрела вонзилась в один из щитов, которыми они прикрывались. - Уходим вниз, Айхылу! В лес! Девушка развернулась, и они вдвоём поскакали бок о бок вниз по склону, где начинались заросли, и стрелы кипчаков будут уже не так опасны. Оба кипчакских всадника устремились в погоню за ними. Спускаясь вниз по склону, заросшему лесом, Баламир и Айхылу удалось увеличить расстояние между собой и преследовавшими их врагами. А когда погоня перешла на открытую местность, которая была здесь очень неровной – много спусков и подъёмов, крутых холмов и извилистых ложбин, – беглецы стали надеяться, что скоро смогут оторваться от врагов и не попасть под их быстрые стрелы. Но кипчаки, величайшие наездники Степи, не отставали больше, держась на расстоянии от преследуемых, а вскоре стали и настигать их. И вот вслед юноше и девушке полетели уже кипчакские стрелы – и означает это, что спасения нет уже и скоро всё закончится. У Айхылу была в колчане за спиной одна единственная стрела, и девушка приготовилась к своему последнему выстрелу. Перехватив поводья левой рукой, в которой она держала ещё и свой лук, правой Айхылу достала последнюю свою стрелу. Затем она совсем отпустила поводья и развернулась всем телом назад, полностью доверившись своей лошади, которая продолжала нестись вперёд. Стрелять из лука назад, на скачущей во весь опор лошади, очень непросто. Такое по силам лишь величайшим наездникам и не каждый из опытных воинов способен на это – здесь нужна особая гибкость тела и умение держать равновесие, а кроме этого – способность чувствовать своего коня, замечать малейшие изменения в его движениях. Айхылу никогда раньше не делала этого. Баламир, на своём коне, скачет рядом, сжимая в руке кипчакскую саблю. Он решил, что после выстрела Айхылу – останется ли один враг, или их по-прежнему будет двое – он остановится и примет бой. И вот Айхылу уже заправила стрелу и, выбрав целью ближайшего к ним врага, начала натягивать тетиву своего лука. Юная девушка не боится уже ничего: она отбросила все страхи и сомнения, понимая, что от этого выстрела зависит всё. На острие её изящной стрелы, сделанной лучшим мастером – их с Баламиром жизнь, их будущее и общая отныне судьба. Но Айхылу не думает сейчас о будущем. Для неё ничего уже не существует, кроме ближайшего к ним кипчака – цели, которую она выбрала для своего выстрела. За время погони этот кипчак выпустил уже три стрелы вдогонку (его товарищ выпустил больше), и сейчас готовится выстрелить четвёртой. Пролетит ли она также мимо? Кипчак выстрелил первым. Стрела вырвалась из его лука и устремилась к Айхылу. Жуткий свист её полёта превратился для девушки в оглушительный вой, заполнивший всё. Жестокий удар – и в глазах Айхылу потемнело от резкой жгучей боли, охватившей её спину. Она вскрикнула и дёрнулась, чуть не выпав из седла бешено скачущей лошади, и пальцы её почти разжались, отпуская тетиву, но... воля и решимость девушки, собранные для этого последнего выстрела, не позволили ей выпустить стрелу, пока она не наведена на цель безупречно. Айхылу, превозмогая нестерпимую боль, удержала и лук и стрелу, продолжая целиться во врага. Боль, жестокая, беспредельная боль разлилась по всему её телу. Хочется кричать, и забыться в этом крике, и раствориться в нём, не думая больше ни о чём. Но Айхылу, стиснув зубы и сузив глаза, заполнившиеся слезами, которые и не утереть даже, продолжала смотреть назад, в сторону кипчакского воина, скачущего за ней. Всё расплывается и меняет свои очертания, и темнеет в глазах, и начинают появляться бесформенные пятна, за которыми и не видно уже ничего, но Айхылу продолжает целиться, ожидая, что помутнение оставит её хоть на миг и она разглядит цель. Ей хватит краткого мгновения – лишь бы разглядеть уязвимое место врага, и тогда он будет сражён. Айхылу знает это точно, и это знание вдруг наполняет её необычайной силой и покоем, заставившем отступить боль. И так легко удерживать туго натянутый лук, и так всё вокруг невыразимо прекрасно: мельтешение ярких красок и цветов, волшебное пение небес и восхитительное ощущение полёта. Ничто уже не имеет значения... и Айхылу забыла обо всём... Лишь на один краткий миг вернулось сознание к ней, и увидела она врага чётко и ясно... а затем – темнота, погружаясь в которую, Айхылу успела прошептать имя любимого... Баламир мчался на своём коне рядом с Айхылу, справа от неё. Он увидел, что девушка достала свою последнюю стрелу и приготовилась стрелять, бросив поводья и обернувшись назад, к догоняющим их кипчакам. Такой выстрел – настоящий подвиг, которым гордятся самые опытные воины. И она не промахнётся – Баламир видит это по безупречной решимости, пылающей в её глазах. Но эта страшная кипчакская стрела... Айхылу вскрикнула, скорчившись от боли – стрела вонзилась ей в спину. Баламир, испытав боль, как будто стрела поразила его самого, направил коня поближе к лошади Айхылу, чтобы подхватить девушку. Но что это? Как такое может быть? Отважная девушка, бесстрашная дочь Красной Волчицы Айхылу удержалась. Не только удержалась, но и не выпустила тетивы из своих таких тонких и маленьких пальцев. Она скорчилась от боли на один лишь краткий миг, а затем... выпрямилась в седле и безупречно чётким движением направила лук в сторону врага и сразу же выпустила стрелу с красным оперением. Кипчак вылетел из седла, как будто его выбила не стрела, посланная юной башнякской девушкой, а копьё могучего батыра, наделённого исполинской силой. И в тот же миг силы оставили Айхылу: она развернулась вперёд, лук выпал из её обессиленных пальцев, голова свесилась на грудь, а руки пытались ухватиться за гриву лошади. Но смертельно раненая девушка уже не могла удерживаться в седле. Прошептав еле слышно: "Баламир", она выпала из седла и упала в мёрзлую, колючую траву. Баламир резко остановил коня и развернул его навстречу последнему из врагов. То был грозный старый воин и был он уже близко – не успел Баламир приготовиться к встрече. Едва только он развернулся, как копьё кипчака ударило его в грудь. Баламир пытался увернуться и остриё не вонзилось прямо, а прошло вскользь. Но, всё же, тяжёлый и сильный был удар кипчакского воина, и выбил он егета из седла и бросил его оземь. Ибрай (так звали кипчакского воина) огляделся по сторонам – других иштэков не видно. А этот егет ещё жив, хотя видно, что немного ему осталось. Старый воин слез со своего коня, подобрал саблю Баламира, лежащую невдалеке и подошёл к умирающему. - Это клинок моего товарища, отважного Малика, сына брата моей матери. Ты очень молод, егет, но ты отважный воин; и та бесстрашная девушка тоже. Вы, как и ваши братья, бились достойно и заслуживаете великого уважения. Баламир смотрел на кипчака, слушая и не понимая его слов. Сейчас всё закончится... - Теперь она твоя, храбрый иштэк, - Ибрай положил саблю возле Баламира. Подобрал лук Айхылу и отнёс его к ней, также положив рядом. - Она ещё жива, егет. Кипчак вскочил на своего коня, осмотрелся по сторонам, и поехал обратно, в лес шотигесов, уводя с собой коня убитого товарища... Баламир лежит бездвижно. Жестокая боль жжет огнём его грудь, и нет сил пошевелиться; нет сил даже открыть глаза. Юноша знает, что пришло его время отправиться за товарищами – в страну, откуда нет возврата. Славным был их воинский путь, хотя и очень кратким. Что ж, такова воля Небес... Баламир открыл глаза – прямо над ним серое небо. Какая же земля холодная. Спина онемела, руки и ноги тоже. Рядом стоит конь Баламира, верный Хакас, но звать его бесполезно – не сесть уже егету в седло. Кровь, пропитавшая его одежду, дымится на морозном воздухе. Айхылу... ей нужна помощь. Осознание этого придало Баламиру сил. Он, превозмогая боль, сумел повернуться набок и немного приподняться. Едва удерживая остатки сознания, юноша разглядел невдалеке пёструю лошадь, принадлежащую Айхылу. Значит и она где-то там. Шагов тридцать, но сумеет ли Баламир, истекающий кровью, их преодолеть? Хватит ли у него сил?
Воины рода Тарпана движутся на север, к месту своих кочёвок. Своих павших в бою сородичей они везут с собой. Война окончена, одержана великая победа, и теперь предстоит готовиться к зиме. Алтузак-хан, славный вождь балабашняков, впервые за долгое время оглядывает земли своего народа без тревоги в сердце. Хотя было много жертв и пало немало храбрых воинов, но наступил мир, хвала Тэнгри, и теперь всё будет хорошо. Род потомков Тарпана и все остальные роды балабашняков уцелели, и скоро народ обретёт былую силу. Хан осматривает степи и леса, через которые они едут, и почему-то начинает чувствовать смутную тревогу: что-то должно произойти. Вдруг слева, на западе, Алтузак-хан заметил женщину, стоявшую на вершине невысокого кургана. Он остановился, внимательно всматриваясь в ту сторону. Женщина одна и стоит неподвижно, глядя прямо на него. - Что ты увидел там, хан? - спросил его Мусай-батыр, тоже остановив коня. И с удивлением понял Алтузак, что ту женщину кроме него никто больше не замечает. И он узнал её – это Анкай, Хранительница Ашкадара. - Меня не ждите. Я догоню. Мусай-батыр посмотрел в ту сторону, куда смотрел хан, недоумённо пожал плечами и, и ничего не сказав, продолжил свой путь. Вскоре Алтузак остался один. Он направил коня к кургану, на котором стояла Хранительница, и через некоторое время был возле неё. - Приветствую тебя, Мать Хранительница. - И я приветствую тебя, хан башняков. Странный туман клубился в низине за курганом. Кажется, там должно быть небольшое озеро. Вроде бы вон и камыши виднеются в густоте тумана. И это был не сон. Алтузак начал понимать. Сердце его заколотилось. - Она там? - спросил он у Анкай тихим голосом. - Иди туда, хан башняков. Ты верно и с почтением следовал указаниям Тэнгри и теперь всё будет так, как и должно быть... Алтузак спешился, что-то шепнул на ухо коню и направился в низину, заполненную туманом. Он двигался очень осторожно, внимательно и чутко вслушиваясь и всматриваясь вперёд. Вокруг сухие камыши. И туман – необычайно густой. В этой низине почему-то намного теплее, чем в окружающей степи. Алтузак брёл по незамёрзшей воде; руки его, раздвигающие заросли камыша, стали мокрыми. Туман становится реже. И вокруг всё теплее. Чем реже туман, тем отчётливее звуки, доносящиеся откуда-то спереди. Волшебные звуки... Пение, чудесное завораживающее пение, которое Алтузак слышал в своих снах в начале лета... это оно, то самое место. И не во сне. Стало намного светлее, туман уже почти полностью рассеялся. Впереди, за камышами, виднеется просвет. Озеро волшебной птицы! Священная Хумай здесь – она не покинула эту страну! Осталось лишь сделать последний шаг, и он увидит её. Алтузак осторожно шагнул вперёд и бесшумно раздвинул последние стебли камыша, за которыми начиналось открытое пространство. Озеро, – оно точно такое же, каким было в волшебных снах. Над его водной гладью – та же дивная песня, исполненная завораживающей красоты и истинного, всеохватывающего умиротворения. Но слышится в ней и зов необъяснимый – кого же она зовёт? Красота вокруг и величественная благодать. В центре круглого озера она – прекрасная птица, золотая Хумай, дочь Небес. Так же, как и во сне башнякского хана, она вдруг перестала петь, устремив взор своих лучистых глаз на восток. Но она перестала петь не из осторожности: никакой тревоги не заметно в её движениях. Просто она завершила свою песню и теперь ждёт – что-то должно произойти на восточном берегу озера. Алтузак смотрит туда и видит, что к открытому, сухому месту у самой воды подошли два человека. Откуда они появились, Алтузак не заметил. Это юноша и девушка в нарядных, красивых одеждах, сверкающих безупречной чистотой. Они стоят, взявшись за руки, и смотрят на середину озера, на плывущую к ним неторопливо волшебную птицу. Алтузак с изумлением узнал в этих двоих своих юных, храбрых воинов – Баламира и Айхылу. Но ведь это запредельное, священное место, часть царства духов, куда нет доступа живым – хан знал это и знал также, что сам смог заглянуть сюда лишь благодаря Хранительнице Анкай. А эти двое... значит, они умерли. И они, следуя в страну мёртвых, были привлечены сюда звуками волшебной песни Хумай. Она звала их? Похоже, что так... А Хумай, небесная птица, уже подплыла к берегу и вдруг нырнула, полностью скрывшись под водой. В следующее мгновение фонтан брызг взметнулся у самого берега, осветив всё вокруг радужным сиянием. Столб взметнувшейся воды был высоким – такого не могла создать выныривающая из воды птица. Когда сверкающие капли упали опять в озеро, то оказалась на том месте прекрасная юная девушка в лёгком, воздушном одеянии золотого цвета. У Алтузака перехватило дыхание от восхищения и восторга. Дочь Небесного Царя! Хан был поражён – такое великое чудо! Только на небесах могла быть рождена столь совершенная красота. Высокая, стройная девушка с чёрными, как звёздная ночь волосами, опускающимися до талии, шагнула из воды на берег. В каждой её руке было по перу, отливающему золотом. Юноша и девушка, продолжая держаться за руки, стоят неподвижно и смотрят на вышедшую из воды богиню. Дочь Небес подошла к ним и начала говорить им что-то своим волшебным, певучим голосом. Слов Алтузак не понимал, но чувствовал их благотворную силу, подобную свету солнца или живительной влаге прохладного источника. Вдруг он почувствовал чьё-то прикосновение на своём плече. Обернувшись, Алтузак увидел Хранительницу Анкай. Она не раскрыла рта, но он услышал её слова, отчётливо раздавшиеся в его сознании: "Тебе пора, хан башняков. Дальше уже не для глаз людей." Отправляясь в обратный путь, Алтузак всё же оглянулся на происходящее и увидел, что прекрасная Хумай, воплощение небесной красы, водит перьями, сияющими золотым светом, над головами егета и девушки... Добравшись до места, где он оставил своего коня, Алтузак задал Хранительнице вопрос: - Эти двое, Мать Хранительница... Баламир и Айхылу... они мертвы? - Ты видел настоящее, истинное чудо, хан. Ты побывал в мире духов и видел дочь Царя Неба. И это великое благословление для тебя. Возвращайся к горам шотигесов, но не на место смерти, а к восточным склонам. Там ты поймёшь... Но поторопись, хан, времени очень мало. - Прощай, Мать Хранительница. Священный Ашкадар – великая река и мы всегда будем помнить это. - Прощай, хан. Ты должен торопиться. Путь туда, к горам шотигесов, не слишком длинный: Алтузак рассчитывал добраться до них ещё засветло. Ему казалось, что он найдёт там этих двоих – храброго егета Баламира и отважную, бесстрашную девушку Айхылу. Вот только... что он увидит там – их мёртвые тела? Или... может быть... Что там, у склонов шотигесских гор? Алтузак знал твёрдо, без тени сомнения, лишь одно – он должен быть там как можно скорее; поход к озеру был лишь началом, не менее важно то, что произойдёт там. И он сам уже был частью священного, магического действа – открытого влияния небесных сил на ход земных событий. А может... это происходит всегда? А он лишь начал видеть и смутно понимать это влияние? Алтузак гнал своего коня не очень быстро – берёг его силы. Время шло, расстояние до цели путешествия уменьшалось. И вот вдали уже показались верхушки лесистых гор. Скоро он будет там, у их склонов. А намного раньше туда же двигался ещё один человек; и был он намного ближе к тому месту, чем балабашнякский хан. Это был мальчик, пастушок Газиз. Он, бросив отару, ехал за своей хозяйкой. Газиз видел всё: как хозяйка и Баламир-агай выскочили из леса, скрывавшего склон горы, и помчались в сторону стана Красной Волчицы; как за ними гнались два здоровенных воина-степняка и как они выпускали стрелы вдогонку двум беглецам; как хозяйка сражённая стрелой, упала с седла, а за ней вскоре сразили и Баламир-агая. С того момента Газиз их уже не видел в холмистой степи, но там остались их кони – значит, по ним можно найти и хозяев. Когда кипчакский воин развернулся и поехал назад, в лес, пастушок выехал из кустов, где всё это время скрывался, и поехал на поиски своей хозяйки и Баламир-агая. Они, скорее всего, мертвы, но... может быть и нет. Может, им нужна помощь, а оказать её сейчас может только Газиз. Времени, ехать за подмогой, нет, он всё должен сделать сам. Газизу было страшно. Но боялся он не появления степняков – он боялся, что не сможет помочь хозяйке и агаю. Вот он уже различил, у ног двух стоящих на месте лошадей, тела тех, кого искал. Быстро подъехав и соскочив со своей лошади, Газиз подошёл к ним. И сразу понял, что помочь им не в его силах... Девушка и егет лежали на спине, словно глядя на серое и холодное, хмурое небо; но глаза их были закрыты. Одежда их была окровавлена, и Газиза поразило, что, несмотря на это, лица их были чисты и безмятежны, и... (как же так? почему так произошло?) безжизненны. Грудь их не вздымалась: они были бездыханны. Лежали егет и девушка, взявшись за руки, как самые красивые на свете жених и невеста – и значит, в страну мёртвых они отправились счастливыми. Но Газиз знал, что похоронят их в разных местах. Пастушок сел возле них, скрестив ноги. Он смотрел на хозяйку, и печаль переполняла его сердце. Она была очень добра к нему, лишённому родителей и отчего дома. Этот егет тоже был добр: он называл бедного пастушка Газизом – именем, данным ему родителями. Слёзы потекли по щекам маленького мальчика. Он закрыл лицо руками и заплакал навзрыд, – совсем как в тот чёрный день, когда страшные всадники на мохнатых лошадях разорили их селение и увезли его в повозке, а он даже не знал, что стало с его отцом и матерью, с его сёстрами. Со временем любовь к сёстрам обратилась к его хозяйке – она всегда жалела его и заботилась о нём, – и вот теперь и она ушла. Безысходная тоска съедала Газиза, и он всё плакал и плакал, закрыв лицо своими маленькими ладонями. Со временем слёзы кончились, но мальчик так и сидел, уткнув лицо в мокрые руки, теперь уже сжатые в кулачки. И вдруг ему стало казаться, что он слышит тихое-тихое пение – очень красивое и завораживающее. Но это ему кажется – наверное, он вспоминает, как в другой жизни пела ему мать; кто же ещё, кроме родной матери, может так чудесно петь. Газиз полностью отдался грёзам, перестав осознавать окружающее... И он так и не услышал, как сзади к нему подъехал одинокий всадник. Небо начало проясняться. Осеннее солнце осветило золотым светом лица Айхылу и Баламира... Хан балабашняков, одержавший сегодня великую, славную победу, подъехал, двигая своего коня медленным шагом, к плачущему пастушку, сидящему возле двоих лежащих на спине людей. Алтузак-хан знал, кто это и ничуть не удивился. Воздух был совершенно неподвижен: ни малейшего дуновения ветерка. Алтузак спешился. Мальчик испуганно обернулся и посмотрел на него своими заплаканными глазами. Хан подошёл поближе; посмотрев на лежащих егета и девушку, он стал осматривать окружающее. Невдалеке лежит убитый кипчак. - Эй, малай, сходи туда, подбери его оружие. Газиз поспешил исполнить приказание хана. Алтузак-хан, стоя неподвижно, смотрит на Баламира и Айхылу. Он смотрит долго, словно чего-то ждёт. Хан башняков знает, что эти двое сейчас счастливы: он – чего не выпадает никому из смертных – видел их в стране духов, и видел, как их благословляла сама дочь небесных владык Хумай. И ему кажется, что он и сейчас ещё слышит её пение... Волшебное пение... Звуки самого Неба... Но что это? Это не воспоминание. Эти звуки не возникают в памяти хана, они раздаются прямо сейчас и изливаются откуда-то сверху. Газиз, поражённый, тоже поднял голову кверху и смотрит изумлённо, затаив дыхание, на величественную картину окрашенных солнцем облаков. Заходящее солнце играет в облаках: они пылают огнём и освещают всё небо золотым светом, какого не видели никогда ни хан балабашняков Алтузак, ни, тем более, пастушок Газиз. Лошади замолкли, неподвижные – их морды задраны кверху, к волшебному сиянию, такому необычному. Какие-то две точки появились наверху. Птицы? Нет, не похоже... Не разобрать, что это... И они опускаются всё ниже, медленно кружась в красивом и совершенном движении, отливая золотом на фоне золотого же неба. Кажется, это... Это два золотых пера спускаются с небес... Алтузаку подумалось, что такие же (или это они и есть?) были в руках Хумай. Золотые перья всё опускаются, плавно кружась в неподвижном воздухе. Всё ближе... И одновременно опустились они: – не на землю, а на застывшие лица Айхылу и Баламира. И их золотое сияние осветило лица девушки и егета, и передалось им... А затем... Газизу показалось, что что-то меняется – перья, некоторое время лежащие неподвижно, вдруг всколыхнулись одновременно, словно к хозяйке и Баламир-агаю, сразу к обоим, вернулось дыхание.
Отправлено: 20.07.12 17:31. Заголовок: 17. Песня в рассвете..
17. Песня в рассвете.
Сияние волшебное небес… света солнца и блеска луны, мерцания звёзд и синевы Неба извечного… Песнь жизни рождающее сияние… безупречной красой наполняющее… Ниспадающее золотым дождём… Прохладна и ласкова рассветная свежесть реки, сокрытой туманом, а вдали пылает, наполняя алым огнём небо, восток за долгою горой. Этот ли новый свет рождает песню, столь дивно звучащую над берегами реки? То песнь радости и счастья, но есть в ней и печаль сокрытая. Но это не печаль, не тоска расставания или утраты… В ней, в её мелодии звенящей – ожидание встречи долгожданной… Занимается, начиная новый день, заря… На берегу тихой, спокойной реки, стоит юная балабашнякская девушка, красота которой подобна этой ласковой летней заре, в сверкании росы отражающейся. И эта песня, рождённая в рассвете и красе, изливается из её чистого, радостного сердца… уже давно потерявшего покой… Она ждёт, и ждёт уже давно… в радости и волнении… Лето закончится скоро, и тогда закончится её ожидание. Он приедет за ней, долгожданный. Приедет, чтобы взять в жёны. И день этот радостный, первый в их счастливой судьбе, уже близко. И судьба их может быть только счастливой. Есть множество преданий о чудесах, о волшебстве, являемом высшими покровителями, о воздействии небесных сил на судьбы людей… Говорят и такое, что тот, кому явилась Хумай чистейшая, хотя бы и во сне, будет счастлив всю свою жизнь… Балабашнякская девушка знает это в самом своём сердце. Но каковой же будет их судьба – её и её возлюбленного – если небесная Хумай не то, что явила свой образ, а укрыла их защитой своей от смерти неминуемой и, благословлением одарив, вернула милостиво к жизни? Насколько же этого чуда, этого благословления счастьем, хватит им, их детям, и детям их детей? Скольким же поколениям суждена уже счастливая участь нести последствия этого волшебного воздействия самой Дочери Небес? Вот это – чудо из чудес…
И случилось оно в минувшие давно времена, тысячу лет назад…
Все даты в формате GMT
5 час. Хитов сегодня: 7
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума